Признания невесты - Страница 55

– Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез.

Его кивок был едва заметным, но тем не менее он был, и она в одну секунду поняла, почему он так осторожничает в отношениях с ней, почему так упорно обращается с ней словно она хрупкая как стекло.

– Моя семья бедна, – сообщила она.

Быть может, беднее, чем его семья, если учитывать все обстоятельства.

– Но аристократична. Ваш дядя был виконтом. Ваш дедушка был графом.

– Мой отец был никем.

– Он был человеком благородного происхождения.

– Ирландцем благородного происхождения, – поправила она, понизив голос. – Для большинства англичан это еще хуже, чем никто.

Он взглянул на нее, и Феба прижалась щекой к его плечу.

– Я всего лишь некая личность, Себастьян. Только женщина, такая же, как все, которые вам знакомы. Женщина, которая… – Она примолкла, потом сглотнула и произнесла решительно: – Любит вас.

– Но почему меня? – прошептал он.

– Тот же вопрос я могла бы задать вам.

Этот вопрос она задавала себе каждую ночь с тех самых пор, как познакомилась с ним. При его привлекательной, безупречно красивой наружности смуглого брюнета любая женщина была бы счастлива очутиться в его постели. Однако он выбрал ее.

Себастьян слегка отстранил Фебу от себя, взял в ладони ее лицо и приподнял голову так, чтобы она посмотрела ему в глаза.

– Вы совсем не такая, как другие. Вы понимаете меня, как никто другой. С вами я могу быть самим собой. – Он помолчал, глядя ей в глаза так, словно узрел всю глубину ее души. – Вы утешаете меня, Феба. Вы прогнали прочь все то зло, которое мучило меня, и сохранили только мир и тишину.

Голос его был таким мягким, что напомнил ей о старом конском седле, которым пользовался ее отец в своих поездках верхом. Оно было таким потертым и рваным, что она то и дело бегала в конюшню и вытирала о него руки, – ей очень нравилось прикосновение истертой до мягкости кожи к ладоням.

Это было так давно. Еще до того, как они продали лошадей. Любопытно, куда оно потом подевалось, это седло.

– Да, – прошептала она. – Я чувствую то же самое по отношению к вам.

Искренность этих слов взбудоражила ее так же сильно, как его голос, как неожиданное воспоминание о старом седле. Никогда еще и больше ни с кем не чувствовала она себя до такой степени легко и свободно.

Себастьян был особенным. Не имеет значения то, что говорит о нем Серена или кто бы то ни был, она, Феба, ни за что его не оставит.

Он поцеловал ее в губы ласково, с любовью, трепетно, и Феба в ответ обняла его и несколько раз коснулась его губ своими, движениями медленными и влекущими, словно в танце, старом, как само время. В танце, которому он, Себастьян, начал ее учить, но прекращал снова и снова до того, как сделать решительное завершающее па. Сегодня ночью они исполнят это па со всеми вытекающими последствиями.

Она ждала этого и не могла больше ждать.

– Сделай меня своей, Себастьян, – прошептала она ему в самые губы.

Он крепко обнял ее и протянул руку, чтобы распустить завязки ее накидки, и та упала к ее ногам, на что Феба не обратила внимания, так как возилась тем временем с его галстуком. Справившись наконец с развязыванием длинных концов плотной белой материи, она отбросила галстук в сторону и принялась расстегивать пуговицы жилета. Она распахнула шерстяные полы, и Себастьян одним движением избавился от сюртука и жилета, которые упали на пол. Она протянула руку и коснулась пальцами тонкого, приятного на ощупь полотна рубашки, даже не обращая внимания на то, что он уже расстегивает одну за другой пуговицы на спинке платья.

Вот и она. Его рубашка, белая и легкая в отличие от довольно тяжелого сюртука. И Феба легкими движениями стала расстегивать пуговицу за пуговицей.

В этот вечер она надела самое простое из своих платьев и накидку. Нижнюю юбку надевать не стала, корсета тоже не было. Расстегнув платье, Себастьян спустил его с плеч Фебы на бедра. Она подняла на него глаза и произнесла, задыхаясь от волнения:

– Я никогда раньше этого не делала.

– Я знаю. – Он положил ладони ей на плечи. – Ты хочешь, чтобы я перестал?

– Ты знаешь, что нет. Я хочу тебя. Я этого хотела с самого начала.

Он посмотрел на нее.

– Я знаю, что в первый раз это больно, Феба, и постараюсь… – Его адамово яблоко дернулось, когда он сглотнул. – Я постараюсь не причинить тебе боль, но…

– Все хорошо, – прошептала она, прижав два пальца к его губам.

Он помотал головой.

– Нет, не совсем. Я не хочу причинять тебе боль.

– Я знаю.

– Если я должен буду перестать, скажи мне. Скажи в любую минуту, и я перестану.

– Я верю тебе, Себастьян.

Платье все еще держалось у Фебы на бедрах, и тогда она стянула его еще ниже, а когда оно упало на пол, переступила через него и оставила лежать с остальной своей одеждой.

Комната была крохотная. У одной стены стоял маленький столик, а у другой диван без спинки, совсем близко к камину. Между столиком и диванчиком находилась закрытая дверь. Себастьян взял Фебу за руку и отворил эту дверь.

– Сюда никто не войдет, – сказал он и, обернувшись через плечо, повел Фебу в спальню. – Никто, кроме меня, не жил в этом доме, после того как я приехал в Лондон.

Ей не было нужды спрашивать почему. Он хотел создать у окружающих впечатление, что занимает апартаменты, соответствующие его особе. Хотел, чтобы люди считали, что он живет в доме таком же большом, как особняк тети Джеральдины.

– Я рада, что ты пригласил меня сюда, – сказала она.